моя. Пусть сметает Рун все и всех на своем пути, дабы не оставить после себя ничего. Да придет конец сну бога Мори, да придет конец царствию людей, — гласило послание, а затем следовало: — Да будет проклят всякий, кто прочел заклинание, написанное на этой бумаге — любое, что служило в качестве маскировки, что истинное. Да будет проклят ты, кто читает это. Да будет проклят тот, кто читал это до тебя. Все вы умрете в страшных мучениях. Все до единого».

Читая это, я почувствовал, как ноги начали неметь и ослабевать, сердце в груди забилось необычайно быстро, на лбу выступил холод пот, и стало тяжело дышать. Мне приходилось слышать раньше о подобного рода заклинаниях, но в живую никогда их не видел. Это было проклятье. Одно из самых сложнейших, сильнейших и смертоносных заклинаний, действие которых может отменить лишь тот, кто наложил их. И в данном случае это был… сам двуликий бог Иаду, которого Даида заключила в небесную темницу?! Этого просто не могло быть… однако никто не стал бы так опасно шутить, ибо любой, кто напишет заклинание от имени любого божества, навлечет на себя его гнев и скорую погибель. Однако сомнений быть не могло — передо мной было самое настоящее проклятье! Я даже чувствовал, какие удушающие злоба и ненависть исходили от него… Опутываемый ими, как паутиной, я вновь почувствовал в комнате присутствие матери… нет, той Унис. Ее хриплое дыхание, редкие стоны и недоброе хихиканье. Она стояла прямо за мной, источала трупное зловоние, просила повернуться и посмотреть на нее. Сначала спокойно, затем настойчиво, а потом и вовсе угрожающе. Вдруг мои плечи коснулись чьи-то ледяные руки. Судорожно вздохнув, я глянул на них — очень бледные, некоторые ногти были обломаны. В тот момент осознал, что если раньше та Унис была лишь плодом моего воображения, то теперь она настоящая… проклятье оживило ее и сделало моей погибелью. Ледяное и зловонное дыхание коснулось моего уха и голос женщины (может, моложе, чем я его помню) произнес с насмешкой:

— Униииир… — не знаю, что она хотела этим сказать, но прозвучало оно с нескрываемым злорадством.

Не в состоянии пошевелиться от затопившего и ослепившего разум ужаса, я почувствовал, как ее руки сомкнулись на моей шее. Наверное, это был бы конец… если бы не человек, которого я меньше всего ожидал на подмогу в тот момент.

— Унир! — послышался резкий и злой оклик Саки. Холод и зловоние Унис тут же пропали, и я несмело обернулся. В проходе стояла недовольная куртизанка в простеньком халате, который никогда бы не надела для клиентов, но зато с волосами идеально чистыми, однако не расчесанными, распущенными и не собранными, как обычно, в аккуратный пучок. Саки смотрела на меня недовольно, но затем изумилась и даже… немного испугалась.

— Унир, ты чего это руки так на шее держишь? — приподняв бровь, с неуверенностью спросила она. — Это что, такая извращенная практика у заклинателей? — только после этого я обратил внимание, что все это время держал руки на шее, словно пытался задушить себя. Вздрогнув, тут же поспешил убрать их оттуда. Как это вообще?.. — Неважно, — тут же оборвала мою мысль Саки. Женщина подошла ко мне, сидевшему на полу, и, глядя сверху-вниз, недовольно заявила: — Ты куда дел мой гребень?!

— Гребень?.. — непонимающе заморгал. Саки на это фыркнула.

— Вот только не надо тут строить из себя дурачка. Кто-то взял мой гребень, и я уверена, что это твоих рук дело. Хару видела, как ты сновал рядом с моей комнатой!.. Чего это там у тебя? — не успел я среагировать, как женщина ловко опустилась и подняла рисунок.

— Ой, нет, нет, нет, нет!.. — тут же затараторил я, вспоминая тот ужас, который произошел до ее визита, поднялся с пола и попытался отобрать у нее листок, однако Саки, скривив физиономию, отвернулась от меня и начала читать содержимое. Через ее плечо я со страхом обнаружил, что рисунок и надпись действительно изменились — ничего из этого мне не привиделось. — Саки, это нельзя читать!

— Это что, такой новое веяние в искусстве? Страшный картинки и псевдо-пророческие надписи?

— Нет, Саки, ты не понимаешь!..

Однако женщина даже слушать меня не стала — устало вздохнула и вернула мне рисунок.

— Держи эти свои извращения подальше от меня. Вы, художники, все, я погляжу, того. Как и писаки, — она сверила меня недовольным взглядом и, похоже, не особо поверила в написанное на листе бумаги… либо же не подала виду. В последнем я почему-то очень сомневался. Саки очень похожа на большинство моих клиентов, которые находят умения заклинателей забавными, но не воспринимают мощь такой силы всерьез… как будто мы животина для их увеселения и исполнения любых капризов. Сколько им ни объясняй то, что ты можешь и не можешь, они все равно не станут слушать и будут требовать исключительно то, что породил их умишко. Никакого тебе шага влево или вправо. — Где мой гребень?

— Не знаю я, о чем ты говоришь.

— Не знает он, — раздраженно вздохнула Саки и скрестила руки на груди. — Хорош мне зубы заговаривать! Хару видела, как ты сновал рядом с моей комнатой сегодня в полдень!

— Я не мог сновать там в полдень, потому что уходил с господином Уджа, — однако только после того, как сказал, спохватился, что, может, ляпнул лишнего. В глазах Саки тут же появился недобрый блеск, она сощурилась.

— И куда же это ты ходил с господином?

Я помедлил с ответом, думая, что лучше сказать, чтобы она, наконец, отстала от меня со своим дурацким гребнем. И без него забот было немало.

— Спроси его сама. Я что, должен еще и перед тобой отчитываться? — может, слова мои прозвучали слишком резко, непочтительно и прекрасно выдавали, как мне хотелось поскорее от нее избавиться, но была в них и доля истины: так как Саки почти всегда настроена ко мне враждебно, она начнет сомневаться насчет каждого сказанного мною слова, поэтому пусть сразу идет к Уджа, которому доверяет, и разузнает у него.

Женщина в недовольстве пожевала нижнюю губу и огляделась.

— Гребень точно не у тебя? — с сомнением спросила она.

— Нет.

Саки еще раз осмотрелась, затем заглянула за ширму, а потом полезла глядеть под сложенный матрас. Не найдя там ничего себе интересного, она подошла ко мне и принялась без спроса проверять все мои внешние и внутренние карманы халата.

— Ты бы хоть его постирал, — проворчала она. — А то скоро будешь выглядеть, как чернорабочий какой-нибудь.

«Спасибо, что хоть не как бедняк», — хотел съязвить